Подкаст «Злой редактор», s01e04: Андрей Левантуев и преподавание бурятского языка Андрей Левантуев обсуждает тему преподавания бурятского языка. Гость: Норжима Цыбикова, журналист, общественный деятель.

Андрей Левантуев: Я рад, что мы вышли в эфир, это очередная серия проекта «Злой редактор», в этом непонятном для меня качестве опять выставили меня. Меня зовут Андрей Левантуев, хотя я человек не злой, я добрый человек, но формат требует такого отношения. Смотрите, какая у нас замечательная надпись. Это на старомонгольском написано «злой редактор», я правильно понимаю? Очень красиво, теперь я понимаю, что грамотность, это код для какой-то ограниченной касты. Естественно, мы не просто так написали на старомонгольском языке это замечательное слово, потому что, сегодня мы будем говорить о бурятском языке, а точнее о преподавании бурятского языка. Тема эта возникла не случайно, правительство регулярно подбрасывает нам эти темы. А обсуждать мы это будем с замечательным человеком, на которого, как редактор, я не могу никак повлиять – Норжима Цыбикова. Человек, с которым мы очень долго работали в одной телекомпании, сейчас она представляет другие СМИ. Мы учились вместе даже, бывали такие времена. Норжима просила представить её, как журналист, я добавляю ещё: общественный деятель, продюсер, а самое главное человек, которому не безразлична судьба бурятского языка, по себе знаю, сидел в одном кабинете и помню, как человек переживал и главное делал много для этого развития. Сразу первый вопрос: вот сколько лет я работаю на телевизоре, начал интересоваться бурятским языком, вот столько лет я слышу, что он умирает, что там надо делать, постоянно какие-то разговоры происходят вокруг бурятского языка, постоянно мы его выздоравливаем, лечим. Мне кажется, что ничего не меняется или я ошибаюсь? Мне кажется, язык, наоборот, стал разъединять людей, а не объединять, или я ошибаюсь? Вот на прошлой неделе, конференция бурятского языка…

Норжима Цыбикова: Круглый стол.

А.Л.: На бурятском языке, какая прелесть. То есть взяли, и махом выкинули всех, кто не знает бурятского языка. Ладно славянское население, Бог с ним, бурят, который не понимает по бурятскому языку, его просто не допустили к этому.

Н.Ц.: Вы меня зачем сюда позвали, вы будете разговаривать, или я все-таки буду отвечать на вопросы?

А.Л.: Давай, хорошо, я просто возмущен.

Н.Ц.: Вопрос в чем заключается все-таки?

А.Л.: Мне кажется, что бурятский язык никуда не развивается и изучение его никому не нужно, самим даже бурятам. Вот есть люди, которые говорят на бурятском языке, они восхищаются, что они говорят на бурятском языке, и возникает своя каста, садимся, обсуждаем что-то там. Но от этого изучение бурятского языка лучше не становится, состояние не улучшается, мы ещё у правительства денег на бурятский язык подточим, а тема не сдвигается, почему?

Н.Ц.: Собственно говоря, вы сами себе на вопрос ответили, порассуждали…

А.Л.: Вы то почему ничего не делаете в этом отношении?

Н.Ц.: Лично я, лично общественность, лично сообщество?

А.Л.: Лично сообщество, почему надо проводить конференцию на бурятском языке о развитии бурятского языка на бурятском языке?

Н.Ц.: Начнем с того, что я на круглый стол приглашена не была, может быть, меня бы и не выгнали от туда, поскольку там все желающие принимали участие. Почему был избран именно бурятский язык, для меня неведомо, потому что, если это открытое мероприятие, то надо было соблюсти некоторые правила, поскольку часть журналистов у нас есть невладеющих языком. Если в этом вопрос заключается, то я не думаю, что поменяется суть развития или не развития этого языка. Ну, так случилось. У нас же каждый октябрь начинается с темы развития бурятского языка.

А.Л.: А почему каждый октябрь?

Н.Ц.: Для меня это тоже не ведомо, почему это летом не обсуждается, зимой? Длинными долгими зимними вечерами почему бы не обсуждать? И насколько я помню, вначале появился день бурятского языка, затем он перерос в декаду, теперь он стал месячником. Глядишь, он станет кварталом, потом годом.

А.Л.: Лучше-то стало, в изучении бурятского языка?

Н.Ц.: Здесь ответить на вопрос односложно не получится. Что значит лучше или хуже?

А.Л.: Больше людей говорят на бурятском или меньше?

Н.Ц.: Если по ощущениям, по моим ощущениям, мне кажется, что некий тренд наметился, что все таки надо. Поскольку родились бурятами, то поэтому дело чести говорить на своём родном языке, ну хоть немножко. Это моё мнение, мне кажется, таких людей становится немного, но все-таки они появляются. Такой процесс, он может быть видимый, невидимый, внутри сообщества движения идут, это же этапы, невозможно сказать, что вчера он был плохой, а сегодня хороший. Это же скрытые процессы внутри сообщества, они всегда идут. Это понятно, это обсуждается, каким-то образом критикуется, или наоборот, предается забвению и так далее. Если делить на этапы, почему это произошло, в принципе, можно на эту тему пообсуждать. Почему? Потому что, на самом деле, советский период, когда мы старались стать советскими людьми, не знаю, насколько бы мы на одно лицо все были. Во всяком случае, говорить на русском языке мы стремились все. И теперь всем известно, я через это прошла, потому что, когда в 74 году я пришла в первый класс, в этом же году отменили преподавание на бурятском языке. Были классы, там, где преподавание полностью велось на бурятском языке.

А.Л.: Всех предметов?

Н.Ц.: Всех предметов, от начала до конца. Я об этом помнить не могу, но во всяком случае, история об этом говорит. Вот с 74 года, судя по записям историческим, начался тот самый процесс, когда преподавание на бурятском языке отменили, то есть они стали уроками, а не преподаванием. В 85 году, когда я приехала покорять столицу Республики Бурятия, говорить на бурятском языке было неприлично. Это делалось негласно, но во всяком случае, такая установка была.

А.Л.: Неприлично это откуда?

Н.Ц.: Во всяком случае, говорить с акцентом не комильфо. Откуда понятие головар появилось? Оттуда. Сейчас обсуждают бурно, ярко, а на самом деле это оттуда. Головар – это те, кто плохо говорят на русском языке.

А.Л.: Ладно, я понял. Сейчас говорить по-бурятски это прилично, да?

Н.Ц.: Объясню почему, на мой взгляд опять же. Стало прилично, потому что 90-й год вы помните, когда Ельцин сказал: «Берите, сколько хотите, сколько унесете». Процесс пошел децентрализации этой доктрины, тогда начались национальные движения. Помните какая-то партия была достаточно агрессивная? И прочее. Некие процессы пошли.

А.Л.: То есть идет нормально? Идет же нормально, поступательность же есть? Н.Ц: Смотри, Андрей. Если я скажу, что идет нормально, то меня закидают помидорами те, которые считают, что не нормально. Но поскольку, мы сейчас пытаемся объективно поговорить на эти вещи. Исходя из того, что «убийство» языка шло долгие годы, решить за десятилетие, даже за 20 лет невозможно. Кстати, Якутия, которую все приводят в пример: «Якуты, молодцы, говорят и хорошо» и так далее. Что произошло с Ельцинским примером (заберите, сколько хотите) и так далее. Что Якуты сделали? Там президент тоже Николаев, не этот Николаев, а предыдущий Николаев. Первый президент Якутии. Он дал старт программе, развития всего национального, якутского. У них министерство культуры называлось министерство культуры и духовного развития. Тогда были вложены больше средства в образования, в якутскую культуру, телевидение, построен был театр, зачатки кино тогда появились и так далее. И сейчас они имеют результат. Они отправляли абитуриентов в лучшие вузы, зарубежные вузы, они оплачивали им стипендии, не по полторы тысячи, как получают сейчас студенты даже в лучшие вузах.

А.Л.: Якутский язык они ехали изучать или что?

Н.Ц.: Нет, они ехали получать образование.

А.Л.: Как это отразилось на языке?

Н.Ц.: Теперь подходим к самому главному. Развитие народа, этноса бурятского, на самом деле, это же не только язык. Почему сейчас язык не изучают? Потому что потребности в этом нет. Мы сейчас говорим по-русски, потом сядем ещё переговорим по-русски, так быстрее, потому что он оперативнее, язык русский, он деловой, рабочий, какой хочешь. Мы, буряты, внутри встречаемся своего сообщества, мы тоже неплохо говорящие по-бурятски, когда надо переходить на экономические, политические темы, в которых нужно больше слов, мы вынуждены переходить на русский, но это происходит автоматически.

А.Л.: А оно должно быть не так? Должно быть по-другому что ли?

Н.Ц.: Ты сейчас что хочешь узнать?

А.Л.: Все же устраивает? Мы и переходим на русский. Зачем тогда что-то менять?

Н.Ц.: Видишь ли, цифры говорят о чем? В 2018 году, как раз в это время был форум, там была представлена стратегия развития бурятского языка, к этому я потом вернусь и приведены статистические данные за 16-й, 17-й год. Стратегия, так написано, я не сама придумала. По данным 16, 17 года, 62% носителей бурятского языка, детей в средних школах – не владеют бурятским языком и 73% в дошкольных учреждениях не владеют бурятским языком, но это же так-то печальненькие цифры.

А.Л.: Согласен, печальные. Но, если к Якутии возвратиться, там же другой процесс пошел. Там, люди говорят, по-русски говорить опасно в центре города.

Н.Ц.: Мне сложно быть в центре Якутии, ведь я была лишь в гостях, прошедшим апрелем.

А.Л.: Мы сейчас не про якутов, мы про русских в Якутии, меня интересует.

Н.Ц.: Кстати, говоря, я сама себе заказала тур с таксистом. Он хохол, приехал на 1 год, застрял на 25 лет. У него, откровенно говоря, такие ощущения, что ему в Якутске не уютно. Я спрашивала, почему. Там даже вопрос не националистического толка, он говорит, что не дают работу и так далее. То, что произошло в Якутии, когда там было 6-7 тысяч человек, они же потом, сами якуты объясняют, что это была агрессия именно на экономической основе. То есть, приезжие забирают лучшие места, им отдают тендеры и прочее, пятое, десятое. Тут сложно говорить, что первично, что вторично, опять же, то ли бытие определяет сознание, то ли наоборот.

А.Л.: Вложения то в одну нацию, может быть, опасно было?

Н.Ц.: Ты мне задаешь вопросы, как к экономисту. Ты бы поехал, точно такие же выводы сделал. Я что услышала тебе и рассказываю. Поэтому я якутов привожу в пример только с той научной целью, чтобы понимать, что вложения в этнос, они все-таки дают результаты. Почему? Потому что: образования, культура и прочие вещи, которые в итоге стимулируют знание своего национального языка – это вещи, которые нуждаются в государственной поддержке.

А.Л.: А сейчас таких вложений недостаточно?

Н.Ц.: У кого?

А.Л.: У нас. У Бурятии. Вложения в этнос бурятский.

Н.Ц.: Смотри, не то, что не достаточно, я сумм не знаю, куда сколько вкладывается и так далее. Моё, подчеркиваю, личное мнение, что они как раз-таки не подчинены какой-то общей идее. То есть, если мы сейчас сочинили стратегию развития бурятского языка, это не означает, что стратегия спасет сам язык. Вот в чем дело, по моему разумению, нужен комплекс задач, подчиненных идее, чтобы буряты, как этнос, чувствовали себя самодостаточно, не то, чтобы выжили. Но поскольку эта проблема, она есть, она обсуждается, а сейчас она выплескивается во внешнее пространство. Значит, я считаю, что это серьезный сигнал для того, чтобы этим все-таки заняться, почему? Потому что, когда, к примеру, наш новый глава сейчас вынужден отвечать на не очень удобные вопросы. Так понятно, что нужно задавать вопрос не сколько ему, а сколько предшественникам. А почему так случилось, что сейчас эта проблематика начала так обсуждаться и будироваться разными силами?

А.Л.: Но стратегия же есть, ты говоришь?

Н.Ц.: Стратегия развития бурятского языка есть. Я до сих пор не знаю, она работает или не работает. Не знаю, честно скажу, хотя как сам документ я его читала, со многими вещами я не согласна. Отмечу с точки зрения, что, я считаю, сама по себе стратегия развития бурятского языка, она мало способна для решения общей проблемы.

А.Л.: Хорошо, стратегия, какая-никакая все-таки есть. Но, видимо, она не срабатывает, поскольку такие цифры у тебя страшные и все прочее.

Н.Ц.: Да, когда в прошлом году презентовали, такие цифры были приведены.

А.Л.: Так может быть, возвращаясь к образованию. В школах то нужно возвращать бурятский язык? Сейчас же он идет как?

Н.Ц.: Факультативный.

А.Л.: То есть никак.

Н.Ц.: Собственно говоря, никак. Смотри, я тебе приведу пример. Однажды, это произошло года 3-4 назад, я выяснила, что буряты родители, абсолютные носители своего языка, и у них в семье вырастают дети, которые вообще ни слова не знают. Как такое могло произойти? Они разводят руками.

А.Л.: А может он не нужен никому?

Н.Ц.: Смотри, опять же возвращаемся к идее. Если этнос хочет и может существовать, развиваться, имея все атрибуты для этого: культуру, свой язык и прочие радости присущие самодостаточному этносу. Тут же вопрос ответственности каждого члена этого сообщества. Так вот я пришла к выводу, что ответственности за передачу языка, мы же говорим «материнский язык», почему у кавказских народов нет такой проблемы? Потому что кавказские женщины, большей частью, занимаются домом и семьей.

А.Л.: То есть наших бурятских женщин заставить заниматься домом и семьей, и язык будет… Прекрасно!

Н.Ц.: Я тебе только пример подвела. Ты со свойственной тебе энергией, переворачиваешь.

А.Л.: Ты же сама сказала: «Вот кавказцы…»

Н.Ц.: Я тебе привожу, как пример.

А.Л.: Хорошо, у нас как это сделать?

Н.Ц.: Поскольку республика на семи ветрах, геополитическое расположение и прочее. Кстати Республика Бурятия более советская, чем Тува и чем Якутия. Геополитичность на этом сказывается.

А.Л.: Может неплохо.

Н.Ц.: Возможно не плохо, тогда о чем мы спорим? Я тоже говорю, давайте без истерик, сколько можно?

А.Л.: Так надо ввести обратно бурятский язык или не надо? Н.Ц: Во-первых, понятно, что согласно федеральному закону это сделать невозможно, все равно, что зубную пасту обратно в тюбик запихивать. Он принят, колбасит всю страну, национальные республики.

А.Л.: То есть, я просто не в курсе, в Татарстане…

Н.Ц.: В Татарстане, Башкортостане, везде, в национальных республиках, везде эта тема будируется. Это федеральный закон.

А.Л.: То есть, по закону сейчас официально запрещено обязательно преподавать?

Н.Ц.: Обязательное изучение национальных языков отменено по всей России. То есть, теперь люди выбирают, хочешь какой язык изучай, бурятский в том числе, хочешь изучай, хочешь не изучай.

А.Л.: Но в детских садах, можно же преподавать его?

Н.Ц.: Конечно можно.

А.Л.: А почему у нас не преподаётся в детских садах?

Н.Ц.: Смотри, видишь ли в чем дело, давай я тебя спрошу. Ты какой язык изучал?

А.Л.: Я немецкий учил.

Н.Ц.: Ты сильно хорошо владеешь им?

А.Л.: Не очень, мягко говоря.

Н.Ц.: Ты же его, как иностранный изучал? Сколько лет ты его изучал?

А.Л.: Изучал, лет 10.

Н.Ц.: Ты должен был великолепно говорить сейчас.

А.Л.: А кто сказал, что я не великолепно говорю?

Н.Ц.: Ну, я сомневаюсь очень. Я приведу тебе пример, я тоже изучала английский, как могла, но где? Стол, стул, здрасте, до свидания. Всё. Преподавание языка без востребованности, это тоже так себе история. Поэтому, когда говорят: «Мы сейчас, как начнем преподавать бурятский язык, верните нам и тд», я тут же сомневаюсь, что это состоится.

А.Л.: А ты считаешь, что сейчас нет востребованности? Я вот иду, половина магазинов по-бурятски называется, песни поют на бурятском языке, рэперы все эти местные…

Н.Ц.: Смотри, этот процесс пошёл последние 30 лет, причем это, бизнес гораздо быстрее реагирует на эти вещи, чем государственные институты, это понятно. Почему? Потому что туристическая составляющая и прочее, бизнес мощно в эту сторону дал, да, называется движение. Ты помнишь где буузы раньше продавали? В двух местах, причем такие жуткие. А сейчас? Кухня поперла…

А.Л.: И там, кстати, бурятский язык тоже в кухне, там блюда и все остальное.

Н.Ц.: Да, это же процессы, по сравнению со столетием достаточно небольшой срок.

А.Л.: То есть все само образуется, только время надо?

Н.Ц.: Теперь называется понятие «среда», когда начинает появляться среда, это некоим образом мотивирует. Я однажды услышала приветствие на каком-то канале, может на Аригусе, да?

А.Л.: Ну, наверное, другие ты не смотришь, надеюсь.

Н.Ц.: Я культурный шок испытала, когда приветствие на бурятском прозвучало. Ну все, месяц прошел, все вернулось на круги своя.

А.Л.: Это по закону даже не расположено.

Н.Ц.: Вот я тебе говорю, как среда может повлиять. Смотри, тоже один маленький, но пример. Когда открыли стадион у нас там, приехал президент Путин, и он сказал всего лишь одну фразу, там все от восторга чуть не умерли.

А.Л.: И все на ушах, я понимаю.

Н.Ц.: На самом деле, инструментов нужно не так много. Они должны быть общепонятными, и эти инструменты должны работать, а пока только декларативный характер, на мой взгляд. Я лет 5 назад тоже говорила, а что нам мешает сделать в аэропорту, на ж-д вокзале сделать приветствие на бурятском языке, параллельно с русским?

А.Л.: А может, потому что мы боимся, что будет национализм, как ты говоришь?

Н.Ц.: Откуда я знаю, кто чего боится? Во всяком случае в республике Бурятия государственными языками считаются и русский, и бурятский. Я полагаю, что, если бы этим процессом внедрения языка занимались серьезно, чтобы получить результат, а не просто обсуждать эту тему годами, скорее всего процесс бы пошел.

А.Л.: Хорошо, ладно, язык нельзя преподавать в школах.

Н.Ц.: Я так не сказала.

А.Л.: Не, по федеральному закону. Культуру бурятскую можно преподавать же?

Н.Ц.: Наверное, можно.

А.Л.: Можно же обязательные ввести предмет или нет? Культуру семейских, казацких, краеведение же есть такой предмет.

Н.Ц.: Может регионы имеют такое право, но инициативы такой нет. Мне сложно прямо сейчас ответить на твой вопрос, наверное, возможно.

А.Л.: Но, вот этот же не обсуждается никак.

Н.Ц.: Видишь ли в чем дело. Слово преподавание, у меня всегда вызывает сомнение. Кто его будет преподавать, как это будет делаться? Кстати, к вопросу, есть ли у бурят история? У нас помнишь, мы учились на истфаке, там был маленький учебник «История Бурятии». Какой-никакой он же был. А сейчас он есть? Во всяком случае, я до сих пор не знаю четкой, понятной и ясной истории родного края. Кто куда приходил, уходил, с какой целью, как это все трансформировалось, что на что влияло? И прочие вещи.

А.Л.: Вот это то не обсуждается? А обсуждается диалекты бурятского языка, денег не хватает на бурятский язык.

Н.Ц.: А вот это следствие того, чего не делалось. Ты согласен?

А.Л.: Согласен. Так а почему вы не поднимете вопрос на своих конференциях закрытых об этом? Если язык нельзя преподавать, надо же начать хотя бы с культуры.

Н.Ц.: Я прям начинаю чувствовать ответственность за весь бурятский этнос. Ты меня с такой научной целью пригласил?

А.Л.: А как же иначе. Ты же боролась за культуру Бурятии активно.

Н.Ц.: Видимо у меня слабенький голос, его не все слышат.

А.Л.: То есть, есть противники такой позиции, хочешь сказать?

Н.Ц.: Нет, я не думаю, что есть противники. На эту тему можно посмотреть с другой точки зрения. Буряты, хотя мы говорим по-русски, и ментальность уже более русская, нежели бурятская.

А.Л.: Но мы стараемся.

Н.Ц.: Вы сильно стараетесь, ты особенно сильно стараешься. Так вот, нужно же понимать, что традиционная бурятская ментальность – это все-таки люди достаточно сдержанные.

А.Л.: Восточные.

Н.Ц.: Ну да, громко не говори, поперек батьки в пекло не лезь, не лезь в споры пока старшие говорят и так далее. Вот эти все традиции, на мой взгляд, в определенный момент начинают тормозить развитие самого этноса. Почему? Потому что вот эти традиции догмами становятся, они мешают конкурентоспособности самого народа, ну хотя бы части народа.

А.Л.: То есть это опять в традиции уход. Либо бурятских женщин надо ставить… То есть татары более наглые, поэтому так язык хорошо сохранен?

Н.Ц.: Про татар ничего сказать не могу, у меня только два знакомых татарина.

А.Л.: А эвенки, вообще, видимо забытые люди?

Н.Ц.: Тоже не могу сказать, ты с ними поговори, хорошо? Чтобы меня ни в чем не обвиняли. Ты меня сбиваешь, кстати. Что я хотела сказать, напомни теперь.

А.Л.: Вы закончили, что восточные люди более сдержаны, и это тормозит развитие этноса.

Н.Ц.: Не то, чтобы тормозит, а на конкурентность влияет. Иногда создаётся ощущение, что мы тут живем бок о бок. Я конечно понимаю, что бурятские русские, они как бы чуть меньше русские, чем в средней полосе России. Также, есть ощущение, что нас, бурят, воспринимают как русских. То есть, это жители условной Республики Бурятия, и они ничем не отличаются.

А.Л.: А это плохо, что они ничем не отличаются?

Н.Ц.: Как выясняется – плохо. Людей же волнует потеря языка, потеря идентичности и прочее. Волнует же. Не волновало бы, эти спорные вещи не возникли бы. Дело дошло до того, что теперь выясняем диалектные вещи, дай Бог литературный бы спасти. Понятно, что представители диалектов тоже правы в том, что они поднимают этот вопрос. Но эти вопросы же можно решать другим способом, а не создавать ещё один сонгольский диалект.

А.Л.: А кто должен решать проблему то? Это власть должна решить своими указами, люди должны решить, общественники? Кстати, про бизнес, который реагирует, у меня был конкурс, передача бурятская, мы не могли найти спонсора из бурятской среды, чтобы они проводили. То есть бизнесу тоже, оказывается, не надо это дело, когда нужно вложиться?

Н.Ц.: Господи, зачем я пришла сюда, сейчас буду за всех отвечать, да, видимо?

А.Л.: Да.

Н.Ц.: Смотри, к вопросу о том, кто должен этим заниматься. Внутривидовыми разборками, да? Вот, Всебурятская ассоциация развития культуры. Это была достаточно не успешная, но во всяком случае эффективная общественная организация, которая большую часть подобных вопросов: на каком диалекте говорить, кто за левых, кто за правых – вот эти вопросы себе забирала. И она выступала посредником между народом и властью. Куда она делась?

А.Л.: Не знаю, куда она делась.

Н.Ц.: Нет ёё. Есть её председатель, но деятельности нет никакой.

А.Л.: Это что, люди там плохие? Или спонсирования опять не хватает?

Н.Ц.: Не стало последнего яркого представителя организации, а дальше пошли люди, которые и были чиновниками. Когда чиновники начинают управлять общественной организаций, понятное дело, они начинают эту организацию превращать в чиновничью структурку маленькую, вот и все. Поэтому такая общественная организация необходима, она есть везде у всех народов.

А.Л.: То есть, один из выходов - создание мощной общественной организации.

Н.Ц.: Конечно, чтобы остальные жители Республики Бурятии не напрягались при каждом обсуждении. Понятно, что эта тема, по диалектам, по литературному и тд. Это же тема сообщества, при том, что буряты – титульная нация. Но так правильнее было бы. С «убийством» Всебурятской ассоциации развития культуры клубок проблем скопился.

А.Л.: А это обсуждается внутри бурятских конференций, которые проходят на бурятском языке, я не понимаю, что они там говорят. Это обсуждается или нет? Что надо создать общественную организацию, и она возьмет на себя проблемы.

Н.Ц.: Я не была на последней конференции.

А.Л.: Да я вообще не был на конференциях.

Н.Ц.: Да я вообще не была на конференциях. На съезды меня не приглашают. Короче говоря, мне кажется, что это регулируемая история, вот эта общественная организация, поэтому у большинства это не вызывает интереса. А смысл ходить на собрания чиновников, когда и так все ясно? Повестка заранее прописан, протокол уже подготовлен.

А.Л.: Получается в перспективе, для развития бурятского языка, женщин мы все-таки оставляем на работе, к очагу не привязываем, но создаем общественную организацию.

Н.Ц.: Смотри, я когда говорю про женщин, конечно, там уже какая-то движуха пошла в сетях. «Бурятские женщины виноваты, что дети буряты потеряли родной язык». Вообще в некоторой части, можно согласиться, кто-то же должен нести ответственность. Давайте сделаем ответственными женщин.

А.Л.: Прекрасно.

Н.Ц.: Почему бы нет, на самом деле, понятно, что это опять может вызвать опять таки категоричные движения в обществе.

А.Л.: Ладно, не будем делать женщин крайними. Общественную организацию надо создать, мы поняли, что надо делать какие-то… Историю культуру вводить в школы, это же надо?

Н.Ц.: Я не знаю, это ты сказал, ты можешь выйти с этой инициативой.

А.Л.: Хорошо, я выйду с этой инициативой. То есть, в школах ничего менять не получится и нельзя? Для развития бурятского языка? Только общественная организация?

Н.Ц.: Я считаю, что, кстати 2007 года у меня документик сохранился, обхохочешься, один в один, что называется, что прошлогодняя конференция. Повестка одна и та же, создать среду, создать газету, журналы, заводы, пароходы и так далее.

А.Л.: Да это все есть.

Н.Ц.: Тогда возникает вопрос: А что делать? Значит нужно какая-то идея, которая объединит все эти процессы. Когда мы придём к понимаю общему, двигаются ли буряты вообще, чтобы Андрей Петрович Левантуев в следующий раз мне эти вопросы не задавал. Сесть и обсудить. К какому-то знаменателю прийти.

А.Л.: Сесть не получается? И вместо этого у нас конкуренция и: «Что-то бурятский язык умирает». И мы все напрягаемся и переживаем.

Н.Ц.: Я беспокоюсь за вас, Андрей Петрович, чтобы вы не напрягались, придется что-то предпринимать. Смотри, я сейчас скажу крамольную вещь, на самом деле, поскольку достаточное количество людей, которое ответственно за эту тему, так или иначе - Минобразования, Минкультуры, Комитет по делам национальности. Если у них нет видения, что делать с нами, с бурятами. Значит нужно общественности родить какое-то своё видение, предложить ли, навязать ли, я не знаю. Как -то встретиться, сойтись в одном месте и очередную встречу не превращать в декларативные вещи. Понятно, что для того, чтобы получать результат, надо просто сесть и сидеть до тех пор, пока мы просто не поймем, что от этого обсуждения наконец-то будет какой-то результат, четкое понимание, что и для чего.

А.Л.: Ну, а пока мы садимся и результата пока нет.

Н.Ц.: Я даже знаю кого нужно собирать, их там должно быть 5-7 человек, не больше, потому что, когда 15-18, это начинается гвалт.

А.Л.: Так в чем же дело? Ты все знаешь. Ты знаешь 5 человек, которые могут решить этот вопрос. Что тебя сдерживает?

Н.Ц.: Я в троих уверена, двух осталось найти.

А.Л.: У нас каждый октябрь обострение бурятской темы, а ты оказывается это знаешь. Надо тогда как-то реализовывать.

Н.Ц.: Надо.

А.Л.: Удачи тебе на этом пути.

Н.Ц.: Спасибо большое.

А.Л.: Мы напрягаемся, мы переживаем.

Н.Ц.: Да я только из беспокойства о вас, Андрей Петрович.

А.Л.: Это уже неплохо.

Н.Ц.: Вот это, видимо, называется толерантность, хотя значение слова толерантность…

А.Л.: Терпимость вроде.

Н.Ц.: Привыкание. А значение слова национализм – беспокойство о своем народе, а не так, как обычно привыкли у нас.

А.Л.: Ну, с толерантностью у нас вообще все в порядке.

Н.Ц.: Да, с толерантностью все в порядке, причем слово толерантный, у нас самое популярное в республике. А что пишет предыдущая администрация города Улан-Удэ, я прямо в истерике была, смеялась. «Мы за межнациональный мир и согласие», то есть, капитан очевидность, а то вы были против. Ну разве такими инструментами решается проблема?

А.Л.: Нет конечно.

Н.Ц.: Вот я тебя рассмешила, видишь как хорошо.

А.Л.: На позитиве всегда хорошо заканчивать.

А.Л.: А Саратов мы так и не обсудили, между прочим.

Н.Ц: А Саратов если мы сейчас начнем обсуждать, то это будет вторая серия нашего разговора, поэтому вам решать, вы ведущий.

А.Л.: Я не ведущий, но тем не менее.

Н.Ц.: А кто вы?

А.Л.: Приглашенная звезда.

Н.Ц.: Вот оно что, живите долго и счастливо.

А.Л.: Вот на этой замечательной ноте надо заканчивать каждую программу, спасибо.