Война глазами детей

Дети военных лет. Сейчас им уже далеко за 70… Что они могут помнить о войне? Воспоминания жителей нашего села очень похожи, так как жили все одним горем, одними печалями и одними надеждами. Если бы каждый мог описать их, они бы были почти одинаковыми.

«Что же ты, маленькая, меня не обнимаешь?»

Нас три сестры, мы – дети войны. Старшая – Тамара, 1938 года рождения, Галина, 1939 года рождения, и я, Полина, с 1941 года. Когда отец ушел на фронт, мне было всего четыре месяца. Постоянные разговоры взрослых о событиях на фронте, письмах, посылках, займах сопровождали все наше детство. И потом уже после войны воспоминания слились как бы в коллективную память: когда уже не отличишь – то ли это было с тобою, то ли об этом говорили старшие.

Мама Лукерья Павловна, Тамара, Галина, Полина, 1941 год

Мама и бабушка часто вспоминали, как провожали нашего отца. Папа взял с собой фотографию старшей сестры, моего фото и средней сестры не было. Всю войну он не расставался с этой фотокарточкой и принес ее с фронта всю помятую и потертую.

От Тарбагатайского района Бурятской АССР формировался конный отряд. И мы, дети, так и представляли проводы своих отцов - на конях, с вещмешками за плечами, и у каждого седока еще по две лошади запасных для других бойцов. Играл духовой оркестр, впереди - красное знамя. Большая колонна всадников поднималась по дороге, что вела в столицу Бурятии через гору Омулевка, весь Тарбагатай тогда провожал своих отцов и братьев.

И такого же возвращения мы с подружками ждали после Победы. Часто смотрели на дорогу, что змейкой извивалась по горе, гадали, чей придет первым, представляли, что встреча будет такой же - с духовым оркестром и такой же большой колонной. Но тогда мы не знали, что с войны возвращаются не все и не разом. У всех наших подружек отцы не вернулись.

Наш же вернулся позднее всех, осенью 1946 года. Это событие помню даже я, мне было 5,5 года. Если бы была художником, я бы нарисовала все это в мельчайших подробностях: как папа вошел со своим другом в дом, вскрикнула и бросилась к нему на шею мама, обняла его бабушка, все плачут и обнимают его. А я стою в стороне и не знаю, что мне делать. Я не понимала, что это мой папа. Когда он освободился от объятий, подошел ко мне и сказал: «Ну а что же ты, маленькая, меня не обнимаешь?».

«Зайчик вам прислал гостинец»

Мы не знали довоенной жизни, не знали, что можно вкусно есть, нарядно одеваться и иметь игрушки. Поэтому воспринимали жизнь, какой она была, и жили, как все. Помню детский сад: голые стены, деревянный стол и гречневую кашу-размазню с таким запахом! До сих пор хочу сварить такую кашу, но не получается. Помню, как нам давали рыбий жир в саду и дома. Сестры его не любили и свою порцию тайком от мамы выпаивали мне. А мне нравился, и я пила его за троих. Зато у меня не было рахита.

Помню, меня старшие сестры брали в школу на елку, она была нарядная, вся в бумажных игрушках, сделанных из газет. За рассказанный стишок мне дали несколько конфет «Киевская помадка» в виде маленьких пряничков - какой был запах, аромат! Я их до сих пор люблю и ищу с тем же вкусом, но таких уже нет.

Ощущение голода мы не помним и не можем сказать, что мы все время хотели есть. Точно помним, что не было хлеба. Мама возила в Улан-Удэ на продажу мед из наших ульев и меняла его на хлеб. В школе за Удой были госпитали, мама привязывала на веревку бутылочку с медом, а раненые ей отправляли так же, на веревочке, свой паек-хлеб. И если этот обмен получался, мы радовались. Помню, что хлеб был какой-то розовый, говорили, что он из гаоляна. Его мы делили на кусочки и иногда прятали, чтобы потом порадовать всех, вытащив свою уже засохшую заначку.

В хлебном магазине продавали отходы хлебопекарни, мы называли это «бурда». За этой бурдой занимали очередь с утра. Вкус у нее был кислый, вид прокисшего киселя. Если съесть ее чуть больше, будет тошнота и рвота. Муж моей сестры Эдуард Жеребко вспоминал, как они во время войны однажды нечаянно разлили бурду на полу полушубка, а придя домой, слизывали ее. Он не мог вспоминать это без слез.

Летом переходили на подножный корм. Нам не запрещалось ходить в лес, на луг, речку. Мы ели все, что можно было жевать и сосать: щавель, молодые побеги сосны, молодые сосновые шишки, полевой лук мангир, цветы багульника, корни пырея, луковицы саранки, мякоть из стволов подсолнухов, обсасывали молодые побеги ивы, цветы медуницы, семена конопли, дикого проса, картофельные «балаболки», черемуху, яблочку-дичку, высасывали «мед» из цветков медуницы, клевера, лизали веточки из муравейника. Наш подножный корм зависел от сезона года.

Позднее, учась в медицинском институте на фармакологии, я узнала, что все, что мы находили, это была кладезь витаминов и питательных веществ. Так что, накопивши все витамины летом, зимой мы не болели. Бабушка Александра, папина мама, варила щи из крапивы, лебеды, щавеля. Выручала нас и любимица корова Маруся.

Вот еще одно очень яркое воспоминание. Маме дали в колхозе лошадь и сани, чтобы привезти из лесу дрова. Мы ждали ее целый день, и вот долгожданный скрип саней. Лошадка вся в инее, мама закоченевшая. Мы ее просим свистнуть, как она посвистывала, подгоняя лошадь. А у нее от холода губы синие и не слушаются. Мама достает из-за пазухи кусочек хлеба, что брала с собою поесть, и говорит: «зайчик вам прислал гостинец». А хлебушек весь замерз в ледышку. Она его для нас берегла, сама не поела.

Сохранились ли у нас воспоминания о медиках? Сейчас, с высоты своего медицинского опыта, я могу сказать об этом. Да, я помню, что нас часто осматривали медики в садике, дома во время кори. Когда у меня была пневмония, я лежала в больнице. Маме сказали, чтобы принесла в палату керосиновую лампу, так как не было света. Она принесла «семилинейную» лампу. Соседка по кровати тетушка Фекла говорила, что если я станцую, меня выпишут домой. И я танцевала при свете этой лампы. В первые годы после войны помню, что часто фельдшер делала подворовые обходы, проверяла санитарное состояние, осматривала всех на завшивленность и т.д. В общем, в детстве белый халат для нас был знаком.

Лапта, «выжигалы» и «чижик»

Помню, что у подружки был мяч, скатанный из шерсти, и он очень больно бил. Мы играли в лапту, в «выжигалы», прятки, «чижика». Кукол не было. Первых нам сшил папа, когда вернулся с войны. Это были тряпичные куклы, лица им мы рисовали сами, сами шили платья. Сколько было радости, когда папа однажды привез из города настоящих кукол. Он доставал из сумки куклу и спрашивал: «Кому?», а мы называли имя, и папа вручал. Нашей радости не было предела! Кататься на горку зимой ходили по очереди, так как теплая одежда и обувь были одни на троих. Соседские дети завидовали нам, их было шестеро, и очередь у них двигалась медленнее.

Из первых послевоенных лет нашего детства больше всего помнится, как много играл с нами папа, играл в прятки, водил нас в лес, на рыбалку, катал из шерсти мячи, шил из тряпок куклы, выпиливал и строгал игрушки.

Папа - Георгий Афанасьевич с дочерьми Полиной, Галиной, Тамарой, 1965 год.

Помню свадьбу на нашей улице. Жених был молодой военный, в форме, с орденами, с ремнями через плечо и без правой руки. Взрослые говорили, что руку у него «отняли на фронте». Мы не понимали, как можно отнять руку, и бегали смотреть на него. Пустой рукав был заправлен в карман. Как выглядела невеста, не помню. А вот жениха могла бы нарисовать в деталях. На свадьбе женщины плясали и пели частушки, мы им подпевали:

Неужели это будет, неужели я дождусь?

Хлеба с маслом я наемся, чаю с сахаром напьюсь?

Скоро кончится война, пойдут солдаты ротами,

Я своёго дорогого встречу за воротами.

Интересно было бы узнать, какие воспоминания сохранили дети тех лет, именно такого возраста – 1939 - 1941-х годов рождения. Медицина утверждает, что ребенок может помнить и с 1-2-летнего возраста и не только то, о чем часто говорили взрослые позднее, а именно своей памятью.

Полина Георгиевна Курдюкова, заслуженный врач БурАССР.

О нас: Я, Полина Георгиевна Курдюкова, родилась 22 февраля 1941 года в с. Тарбагатай БурАССР. Окончила Читинский мединститут, после окончания работала хирургом в Кяхтинской больнице, с 1984 года работала хирургом-проктологом в больнице № 4 г. Улан-Удэ. Мой хирургический стаж - 50 лет.

Моя сестра Галина Георгиевна Жеребко окончила Ангарский техникум легкой промышленности, много лет работала на Гусиноозерской швейной фабрике, затем заведующей гостиницей в Гусиноозерске. Вырастила дочь и двух сыновей. У нее четверо внуков и четыре правнука.

Старшая сестра Тамара Георгиевна Шмелева окончила Кооперативный техникум в Улан-Удэ. Последние годы работала в больнице с. Тахой в пищеблоке. Вырастила десятерых детей, награждена медалью «Мать-героиня». У Тамары 19 внуков и 15 правнуков.

Знать, не зря мы выжили в тяжелые годы войны, не зря нас выхаживали медики, спасая от болезней, голода, рахита, а наши мама и бабушка, отказывая себе, вырастили нас. Матерям в тылу, наверное, было не легче, чем отцам на фронте. Сохранить жизнь детям и дать стране новое, молодое, трудоспособное поколение – разве это не подвиг? Низкий поклон всем матерям, пережившим войну и сохранившим своих детей. Мы не должны забывать этот подвиг! Страна должна увековечить этот подвиг в памятниках.

Полина Курдюкова, заслуженный врач БурАССР