«Не будет выполнен план – полетит много голов», - режиссер Зайд о новом спектакле в Русдраме Это уже третий Куни, пьесу которого ставит питерский режиссер Евгений Зайд на сцене бестужевского театра.

Культура 16 мая 2013, 14:27 5981
«Не будет выполнен план – полетит много голов», - режиссер Зайд о новом спектакле в Русдраме
В конце мая Русский драмтеатр закрывает сезон премьерой очередной комедии – «Смешные деньги» по пьесе английского драматурга и актёра Рэя Куни в постановке питерского режиссёра Евгения Зайда. Аккурат к дню рождения автора пьесы, которому 30 мая исполнится 81 год. Это уже третий Куни, которого ставит свободный художник Зайд на сцене бестужевского театра, в его режиссёрской биографии – четвёртый. Имя сэра Куни становится нарицательным в современной театральной среде, и чуть ли не дурным тоном считается его перебор в афишах российских периферийных репертуарных театров. В Русдраме идут хиты англичанина «Слишком женатый таксист» и «Он, она, окно, покойник». О том, зачем одному из улан-удэнских театров столько Куни, почему режиссёр выбрал именно его, о проблемах современного театра в столице Бурятии и её жителях, о нём самом и его планах корреспондент «Вечернего Улан-Удэ Неделя» побеседовала с Евгением Зайдом. – Евгений, я сразу хочу спросить, зачем бестужевскому театру очередной Куни? – Вопрос очень простой, логичный и лёгкий. Это нужно не бестужевскому театру, а министерству (культуры Бурятии. – Прим. автора), а от министерства – правительству республики, а от него – российскому правительству. – Вы говорите так потому, что существует план, который министерство обязывает театр выполнять ежесезонно? – Да. И тут театр загнан в такие условия! Не будет выполнен план – полетит много голов. Кому это нужно? Театр должен жить, должен существовать. Вот вы спрашиваете, а не «переел» ли зритель Куни? Не переел – он идёт! Ходит на старые спектакли по нему. Значит, надо дать новые, чтобы, хотя бы! он снова пришёл в театр. Объясню, почему Куни. Задача была поставлена (администрацией Русского драматического театра. – Прим. автора) – сделать коммерчески успешную комедию. Я перекопал кучу комедий и не нашёл ничего лучше – Куни профессионально создаёт комедии положений. Можно брать и классические произведения – Мольер, например, – уж куда комедийнее, но он требует решения, особого подхода к себе – это уже не для всех получится комедия. – Разве эта задача в принципе выполнима – комедия для всех? – Зритель должен идти на неё без отторжения. Реклама, во многом, строится по старому принципу – ОБС – одна бабка сказала. Как ни крути, но пока в этом городе я вижу, что так. Тут ещё нельзя всё продать. В Москве, в Петербурге можно продать всё, главное – грамотно построить рекламную политику. А здесь всё строится по принципу – кто сходил, посмотрел, сказал, пошли другие. Поэтому если человек придёт, посмотрит, не поймёт, второй человек не пойдёт, потому что он это услышит. Значит, нужна такая комедия, посмотрев которую, первый скажет: «Это так весело! Я так смеялся! Пойдём с тобой». Вот так вот зал и заполняется. – Может быть, если говорить о каком-то среднестатистическом зрителе. Но ведь существуют сегменты. Существует думающий, читающий, шире размышляющий зритель, доверие и расположение которого, как мне кажется, необходимо театру. Этот зритель способен обеспечить поддержку театру, способствовать его эволюционному развитию. А очередная комедия положений такого зрителя может снова оттолкнуть. Как вы считаете? – Очень просто. Вот вы знаете таких людей, а я знаю много молодых людей, которые, наоборот, мне говорят: «Мы ходили на «Таксиста», ходили на «Покойника», это так классно! Мы пойдём ещё раз». Есть большинство, из которого и складывается финансовый успех театра. – Наверное, я всё-таки приверженец того, что если постановка интересна, полна смыслов, творчески, качественно сделана, если там талантливая игра актёров, талантливая режиссура, драматургия и так далее, на неё пойдут. Как журналист, я начинаю уставать от внутритеатрального, постоянно бытующего мнения о том, что виноват только зритель – он не идёт. Можно ведь и… Достоевского поставить так, что на него пойдут, и он станет коммерчески успешным. Театр же часто словно прикрывается вкусами среднестатистического зрителя и идёт по пути наименьшего сопротивления – мы делаем вам «куни», вы нам кассу. Может быть, с этой позицией театра пора уже что-то делать? – Правильно. Я тоже за то, чтобы театр перестраивался и шёл на эксперименты. Но театр, загнанный в условия плановой работы, не может на это пойти. Чтобы поставить нормальный! продукт, вы думаете, хватит двух месяцев? При тех арендах, которые существуют в этом театре. Вот мы сейчас проходили по залу – «Байкал» (театр песни и танца, репетировали на сцене. – Прим. автора), неделю каждый месяц они у нас арендуют сцену и работают. Значит, уже неделю каждый месяц сцена занята, мы не можем на неё претендовать и должны репетировать где-то в других местах. План – пять спектаклей в сезон. Как в таких условиях можно поставить хороший, качественный спектакль?! над которым нужно работать не месяц, не два, не три… в форме поиска, открытий. Опять же, привлечение денег. Если театр репетирует четыре или пять месяцев какой-то спектакль, всё должно сосредотачиваться на нём, что грозит невыполнением плана… Откуда брать средства на этот спектакль? Я сейчас, например, задумал работу, которую мне хочется адресовать молодёжи. Мы придумали спектакль, не буду озвучивать ни название, ни решение. С моей точки зрения, он проблемный, говорит о серьёзных вещах. Я планирую, что этот спектакль я не могу репетировать меньше трёх-четырёх месяцев, потому что это серьёзная большая работа. Мне, во-первых, нужна актриса, которая могла бы это всё потянуть; естественно, декорации огромнейшие. Мы посчитали, только по декорациям выходило – нам нужны прозрачные листы из пластика – под миллион. Плюс плазменные панели, хореографы, музыканты, композиторы, это уже под два миллиона. Где таких денег взять? Обратились в фонды, к грантам, ждём ответов. Периферийные театры строятся по принципу – меня в институте так учили – для всех зрителей. В городе, к примеру, 600 тысяч населения. Все 600 тысяч должны ходить в театр, каждый – на своё, должен быть выбор. 300 тысяч – на Куни, 200 – на «Жанну», 100 – на «Три сестры», к примеру. Так и строится репертуар в театре – 50% коммерческих спектаклей, другие 50% – экспериментальные, классические. В Москве тоже идёт Куни. Да, там у театров тоже существует план, но там большая поддержка – федеральная и городская. А сюда сложно кого-либо пригласить, из-за гонораров. Питер набит хорошими режиссёрами, но за те гонорары, что здесь возможны, они сюда не едут. – А Вы почему здесь? – Наверное, это мой комплекс неполноценности. Я не умею продавать себя. Надо бегать, кричать, что ты гений, или как-то по-другому, я не знаю. Я люблю тихо делать свою работу, и чтобы мне никто не мешал. Периферия? Без разницы. Театр – везде театр. – Вы сказали, вам нужна актриса для проекта, который задумали. В Русдраме такая актриса есть? – Есть. Но с ней нужно работать, и очень много. Поэтому я и говорю, что это должно быть не два месяца – давай, давай быстрее, развели – ты слева, ты справа, и поехали. Это невозможно. Надо работать этюдным планом, философским, разговаривать, общаться. Это большая работа. Вот Куни можно поставить за два месяца – там не требуется большой глубины, там требуется внешне красивый рисунок, праздник. Поэтому я не настолько против Куни. Я гораздо хуже отношусь к телевизионным передачам, которые, как мне кажется, губят гораздо больше, потому что несут в себе направленное интеллектуальное, эмоциональное порабощение, разрушение. Здесь я не требую от зрителя серьёзного погружения в интеллект, не давлю его тем, что Куни – это наше всё. Нет. Ребята, придите, повеселитесь. Следующий спектакль я покажу вам более серьёзный. Я готовлю следующий спектакль – «Игрушки», где поднимаю другую проблему – там я хочу поговорить со зрителем о том, что люди зачастую бывают выброшены, просто выброшены – откуда-то куда-то. Для меня, например, понятие, ощущение выброшенности – это вообще моё существование на Земле. Потому что мы попали на эту Землю и сидим тут. Зачем, для чего, кто мы? – Ну, в глобальном смысле, об этом, наверное, весь театр, всё искусство… – А я такую пьесу хочу поставить. Она, как матрёшка, должна содержать одно в другом. В то же время это спектакль о старых игрушках, которые выбросили на чердак, и они живут на этом чердаке. Кроме игры они ничего не умеют, и вот они ждут, когда они будут нужны, и их заберут. Это внешний пласт постановки. А внутренне я хочу более серьёзно поднять тему непонимания существования. Как актёры, бедные, они могут только играть. И когда они стареют, их «выбрасывают», а что им делать? – А вот Вы, как режиссёр, как считаете, эту проблему – обозначим её как проблему современного периферийного театра – с которой мы начали разговор, как решать? – Мне кажется, это должна быть многолетняя программа, может быть, даже десятилетняя. Программа не финансовая – идеологическая. То есть что я хочу? Я, как режиссёр, предположим, пришёл в театр, или как художественный руководитель… Вот Анатолий Борисович (Баскаков, режиссёр, художественный руководитель Русского драматического театра. – Прим. автора) хочет воспитать зрителя, сделать театральным город. Эта программа должна быть расписана у него на десять и более лет вперёд. Постепенно, потому что сразу невозможно всё закрыть и сказать: только так, и ждать, когда зрители сами вырастут. Раньше, в советское время, это могло бы быть, потому что театр был сосредоточием массового зрелища, люди ходили в театр, телевизором невозможно было развлекаться. Сейчас, если зритель уйдёт из театра, он пойдёт смотреть кино, телевизор, ему не нужен будет театр. А на мой взгляд, театр – единственное искусство, помимо классической музыки, которое разговаривает с душой человека напрямую, не опосредованно. – Вы на данном этапе, как режиссёр, какие задачи перед собой ставите? – Я сейчас в некотором смысле ведомый режиссёр. – Кем, чем? – Художественным руководителем. – И куда вас ведёт Баскаков? – Я пытаюсь это понять. Потому что невозможно это сразу определить. Человек, мне кажется, не может существовать определениями. Если бы человек сказал себе: я знаю, что делаю то-то, то-то и то-то, это тупик. «Мысль изречённая есть ложь». Ты ставишь себя в рамки. Понять его движение, его линию – и есть путь, понять, куда ведёт его дорога. И тогда по этой дороге можно либо идти за ним, либо сказать: нет, это не моя дорога, и идти в другую сторону. «Я иду в Москву» – это тупик, до Москвы дошёл, и что дальше? Дорога же должна быть бесконечна, возможно, с этапами, через Москву. – Сразу вспомнились чеховские три сестры, которые часто обозначали: «В Москву! В Москву!..»… – Да. Но ничего не делали. Вот интересно же! – о чём он написал эту пьесу? Почему она классика? Мне кажется, в разное время – годы, десятилетия, столетия, она о разном должна звучать. В зависимости от того, как чувствуют те, кто живут в конкретное время. – Ваши «Смешные деньги» о чём сейчас звучат? В анонсе к спектаклю я прочла, что вы говорите об инфантилизме современного общества, о любви человека к халяве… – Да. Вот об этом. Мне не хочется, чтобы это было чистой развлекаловкой, а чтобы на подсознание всё-таки немножко падало. В таких работах я больше ориентируюсь на подсознание, использую режиссёрские ходы. – А в современной российской драматургии ничего найти не получилось? Комедий нет? Было бы интересно увидеть на сцене бестужевского… – На мой взгляд, все они тяжеловесны, в том смысле, что русский человек – это моё восприятие – не может существовать без какого-то внутреннего конфликта, рефлексии, и в комедиях это чувствуется. – Это плохо? – Это уже не комедия. – То есть проект рискует не стать коммерчески успешным, поэтому предпочтение таким комедиям не отдаётся? – Да. Я прочёл достаточно, я пытался уйти от Куни. (Смеётся). – Можно даже сказать, что Вы обнаружили некоторую тенденцию в современной российской драматургии? – Да. – А что если нам, на расстоянии, не видно в комедиях того же Куни вполне актуальной для британского общества драматической составляющей, которая есть, но для нас она – слепое пятно? – Да, может быть, и наверняка. – Таким образом, существуют ли вообще чистые комедии..? – Сложно сказать. – Вы уже который спектакль ставите в Улан-Удэ, и, насколько я помню из нашего первого разговора год назад, Вы коренной житель Санкт-Петербурга. Что Вы заметили в сознании тех, кто живёт в Бурятии? Какие-то очевидные, существенные вещи. У Вас ведь профессиональный режиссёрский взгляд, Вы эту действительность как-то по-своему преломляете… – Это сложный вопрос. Здесь меньше внимания людей друг к другу. По сравнению с Питером, например. Нет культуры диалога, не принято слушать собеседника просто из вежливости. В том же Питере ведь не со всеми тебя объединяют близкие интересы, но из вежливости выслушаешь человека – это как дань внимания, уважения к нему. Погружённость в себя, самопознание, самоуглубление – это хорошие качества. Но дальше ведь следующий уровень, когда самопознание и погружение в себя даёт тебе право и желание быть внимательным и чутким к другому. Осознание собственной ценности неизбежно приводит к осознанию ценности окружающего мира и окружающих тебя людей. А ещё ветер у вас, песочный.  Источник: «Вечерний Улан-Удэ» фото из архива Русского драмтеатра и visitburyatia.ru
29 марта